Призраки Сенатской площади: флот империи Николая I накануне бури

К тому же, подавляющее большинство русских пароходов оснащались гребными колесами. Этот движитель имел существенные недостатки: огромные колеса и их кожухи по бортам мешали размещению артиллерии и были чрезвычайно уязвимы для вражеского огня. Одно-два удачных попадания могли полностью обездвижить корабль.

Настоящий переворот произошел с внедрением винтового движителя. В 1851–1852 годах в Англии и Франции почти одновременно сходят со стапелей первые большие винтовые линейные корабли «Агамемнон» и «Наполеон». И сразу же обе морские державы начинают массовое строительство винтовых кораблей всех классов. Николай I, верный своей тактике догоняющего, решает последовать примеру: построить несколько новых винтовых кораблей и оснастить паровыми машинами некоторые старые парусники. Однако Россия не имела тогда развитого машиностроения, и все необходимые паровые машины были заказаны где? В Англии! С началом войны эти заказы, естественно, были аннулированы, а готовые машины пошли на оснащение британского флота. Русский флот оказался не только с устаревшими кораблями, но и без возможности их быстрой модернизации. Надвигалась буря, а российский корабль оказался к ней совершенно не готов.

Англо-французские эскадры получили полное господство на обоих морях. Они безнаказанно курсировали вдоль русских берегов, перехватывали торговые суда, обстреливали мирные прибрежные города, где порой не было никаких войск, кроме немногочисленных полицейских команд. Небольшие десанты высаживались на побережье, грабили обывателей, причиняли страдания женщинам. Союзники попирали все мыслимые и немыслимые нормы морского права. Но когда одна из петербургских газет осмелилась назвать англичан пиратами, что вполне соответствовало действительности, реакция официального Петербурга была поразительной. Министр иностранных дел, граф Карл Нессельроде, известный своими прозападными симпатиями, пригрозил редактору Сибирью за подобные «оскорбительные» высказывания. Так Россия оказалась лишена даже возможности вести информационную войну, адекватно реагировать на действия противника.

Морская кампания была проиграна еще до решающих сухопутных сражений. И виной тому было не только и не столько техническое превосходство врага, сколько паралич воли, отсутствие инициативы и творческой мысли у высшего военно-морского командования России. Дух Петра Великого, графа Орлова, адмирала Ушакова, казалось, навсегда покинул русский флот. Николаевская система вытравила из офицеров способность к риску, к нестандартным решениям, к поиску асимметричных ответов. Адмиралы предпочитали затопить свои великолепные корабли в родной бухте и героически погибнуть на бастионах, чем попытаться дать бой врагу в открытом море или применить нетрадиционные методы борьбы, выходящие за рамки устаревших уставов.

Русским же адмиралам, казалось, изменила и историческая память. Неужели они забыли, как Петр I с Меншиковым на лодках брали на абордаж шведские корабли? Как Алексей Орлов сжег турецкий флот брандерами в Чесменской бухте? Что мешало применить подобную тактику против союзных эскадр, стоявших на якоре буквально в нескольких милях от Севастополя – англичане в Балаклаве, французы в Камышовой бухте?

Русский флот располагал 21 малым пароходом на Черном море, плюс несколько десятков пароходов других ведомств и мобилизованных купеческих. Все эти суда, которым все равно суждено было погибнуть без славы, можно было использовать для отчаянных ночных атак. Их легко можно было переоборудовать в брандеры или носители шестовых мин. Их можно было использовать для постановки активных минных заграждений у вражеских баз – Балаклавы, Камышовой, Варны, и даже у Босфора, парализовав снабжение союзных армий. Мины у России имелись, но использовались исключительно пассивно, для защиты своих гаваней. А семь русских пароходо-фрегатов, хоть и уступали винтовым кораблям, вполне могли бы обеспечить огневое прикрытие таких дерзких операций.

Были и другие, невоенные рычаги. Огромные золотые запасы империи. Мощная разведка. Но – ни одной диверсии в портах противника, ни одной попытки натравить каперов на вражескую торговлю. Тысячи греческих патриотов, имевших богатый опыт морской войны с турками (часто весьма специфический, на грани пиратства), готовы были поддержать Россию и создать хаос на коммуникациях союзников в Средиземном море. Достаточно было выделить средства и послать несколько решительных офицеров. Но Николай I боялся не только своих подданных, но и неконтролируемых союзников. Инициатива была наказуема.

Существовал и вполне проработанный план действий в океане. Капитан-лейтенант А.С. Горковенко, находившийся с миссией в США, в феврале 1854 года предложил генерал-адмиралу Константину Николаевичу закупить в Сан-Франциско несколько быстроходных американских клиперов, укомплектовать их русскими экипажами (например, с эскадры вице-адмирала Путятина, находившейся на Дальнем Востоке) и выпустить их для охоты за британскими торговыми судами в Тихом океане. Горковенко справедливо полагал, что это вызовет панику в Лондоне, взвинтит страховые ставки и нанесет серьезный ущерб британской торговле, заставив ее искать мира. Идея очень понравилась государю, но «испугали деньги» и, главное, возражения осторожного канцлера Нессельроде. План был похоронен.

Итогом стал позорный Парижский мир 1856 года. А для подданных империи была создана утешительная мифология о «героической обороне Севастополя», где отдельные подвиги матроса Кошки, прапорщика Щеголева или архимандрита Соловецкого монастыря должны были скрыть общую картину бездарного руководства и упущенных возможностей.

«Генерал-адмирал без флота»: возрождение под Андреевским флагом

Но не прошло и года после Парижского мира, как произошло событие, удивившее Европу: русский военный флот, считавшийся разгромленным и униженным, вновь появился на просторах Мирового океана. Андреевский флаг, ранее столь редкий гость за пределами внутренних морей, зареял у берегов Америки, Африки и Азии. Что же случилось? Сменилась эпоха, а главное – сменились люди во главе Морского ведомства.

Император Александр II, в отличие от своего отца, понимал необходимость перемен и не боялся доверять деятельным и мыслящим людям. Одним из первых его решений стало наделение реальной властью своего младшего брата, великого князя Константина Николаевича. Формально Константин носил высший военно-морской чин генерал-адмирала с пятилетнего возраста (!), но лишь в 1855 году, в возрасте 27 лет, он стал полноправным руководителем Морского министерства.

Наследство ему досталось тяжелое. «Пишу под грустным впечатлением всего, что вижу, – признавался он другу, – и при горьком сознании, что я теперь не что иное, как генерал-адмирал без флота». Но Константин Николаевич обладал не только высоким положением, но и энергией, умом и волей к преобразованиям. Он собрал вокруг себя команду талантливых офицеров и инженеров и развернул титаническую работу по возрождению флота на новой технологической основе.

За десять лет, с 1856 по 1865 год, со стапелей русских и зарубежных верфей сошла целая плеяда современных винтовых кораблей. Флот пополнился девятью мощными паровыми фрегатами, построенными в России: «Аскольд», «Илья Муромец», «Громобой», «Олег», «Пересвет», «Ослябя», «Александр Невский», «Дмитрий Донской» и «Севастополь». Еще один, «Генерал-Адмирал», был заказан в США. Одновременно строились многочисленные винтовые корветы – более легкие корабли, идеально подходившие для океанской службы: тринадцать для Балтики («Боярин», «Новик», «Воевода», «Посадник», «Медведь», «Вол», «Гридень», «Рында», «Калевала», «Богатырь», «Варяг», «Витязь», «Аскольд», плюс построенный во Франции «Баян») и десять для Черного моря (шесть переведены с Балтики, четыре построены в Николаеве).

Но главным символом обновления и новой океанской стратегии России стало появление в составе флота принципиально нового класса кораблей – винтовых клиперов. Идея была гениальной в своей простоте: взять за основу самый быстрый тип парусного судна того времени – торговый клипер (знаменитые «чайные» и «шерстяные» клипера славились своей скоростью, обгоняя даже первые пароходы) – и оснастить его вспомогательной паровой машиной и винтовым движителем. Такой корабль мог бы под парусами пересекать океаны, экономя уголь, а в нужный момент – при штиле, для погони или ухода от преследования, для маневра в бою – использовать пар. Это были идеальные океанские крейсера, способные действовать на коммуникациях противника. Их появление стало неприятным сюрпризом для главного потенциального противника – Великобритании, «владычицы морей». На десятилетия русские клипера стали фактором сдерживания и головной болью британского Адмиралтейства.

Летучие крейсера океанов: рождение и служба русских клиперов

Несмотря на суровые условия Севера, работы шли быстро. 5 января 1856 года были заложены все шесть клиперов первого поколения: «Разбойник», «Стрелок», «Джигит», «Опричник», «Пластун» и «Наездник». Корпуса строились из прочной северной лиственницы с элементами дуба и сосны. Крепления подводной части были медными, надводной – железными. Пока в Архангельске стучали топоры, на Ижорском заводе изготавливали механизмы. Каждая машина (весом 33,7 т вместе с валом и винтом) и котлы разбирались на десятки частей для перевозки на санях за тысячи верст.

Уже в ходе постройки в проект внесли важное новшество – подъемный гребной винт. Это устройство позволяло убирать винт в специальный колодец в корме при движении под парусами, что резко снижало сопротивление воды и увеличивало скорость парусного хода – ключевой параметр для океанского крейсера.

Окончание войны позволило несколько изменить логистику: лишь две машины были доставлены и установлены в Архангельске («Опричник», «Наездник»), остальные четыре клипера («Разбойник», «Стрелок», «Джигит», «Пластун») отправились в Кронштадт под парусами, где их должны были оснастить механизмами. Команды кораблей были укомплектованы в основном опытными моряками-черноморцами, героями Севастополя.

30 мая 1856 года головной «Разбойник» был спущен на воду. Испытания в Белом море показали отличные мореходные качества. В конце июля первые четыре клипера ушли в Кронштадт. «Опричник» и «Наездник» задержались из-за установки машин и вышли в море лишь в конце августа. Первые пробы механизмов выявили ряд недостатков, но после доработок и они взяли курс на Балтику, однако из-за штормов зазимовали в Копенгагене.

Зимой 1856/57 года, пока в Кронштадте шла установка машин на четырех клиперах, на основе опыта первого перехода был усовершенствован проект парусного вооружения. Изначальное вооружение барка (прямые паруса только на фок- и грот-мачтах) было признано недостаточным, и по предложению А.А. Попова его изменили, добавив прямые паруса и на бизань-мачту (вооружение брига).

К лету 1857 года все шесть клиперов были готовы. Их характеристики: длина 46,3 м, ширина 8,4 м, осадка 3,9 м. Двухцилиндровая паровая машина (200-300 индикаторных л.с.) и 2 или 3 котла обеспечивали ход под парами 9-10 узлов и дальность 700-1730 миль. Вооружение: одна 60-фунтовая (196-мм) гладкоствольная пушка № 1 на поворотной платформе (самое мощное русское морское орудие того времени, стрелявшее ядрами до 3,5 км, бомбами до 3,1 км; боекомплект 200 выстрелов) и две 24-фунтовые (151-мм) гладкоствольные пушко-каронады (стреляли бомбами до 2,6 км; по 150 выстрелов). Экипаж: 9 офицеров, 92 нижних чина.

За архангельской шестеркой последовали другие клипера первого поколения. «Гайдамак» (1860) был построен в Англии (1094 т, 64,9 м, 250 н.л.с.). «Абрек» и «Всадник» (1860) – в Финляндии (ок. 1000 т, ок. 60 м, 300 н.л.с., но у «Всадника» финская машина оказалась неудачной). «Жемчуг» и «Алмаз» (1861) – в Петербурге (1585 т, 76,2 м, 350 н.л.с., 12,5 узлов). «Изумруд» и «Яхонт» (1862) – также в Петербурге, однотипные с «Алмазом», но с бельгийскими машинами (350 н.л.с., 12-13 узлов). Артиллерийское вооружение этих кораблей было усилено: три 60-фунтовые пушки № 1 и от двух до четырех нарезных дульнозарядных 8-фунтовых (106-мм) пушек (или два 1/2-пудовых гладкоствольных единорога на «Всаднике»).